Моя жизнь среди индейцев - Страница 92

— У нас есть холодное вареное мясо, — сказала Нэтаки, — хлеб и тушеная рябина. Раз она приехала в страну индейцев охотиться за мужем моей дочери, то хватит с нее и этого, устрою ей постель из бизоньих шкур и одеял, хоть она этого не стоит.

Но женщина не захотела есть. Нэтаки постлала ей в лавке на полу, и там мы оставили приезжую наедине с собственными мыслями, наверное горькими. Утром она захотела увидеть Эштона, попросила меня передать, чтобы он зашел к ней на минуту. Я сообщил, что он уехал на охоту и вернется только вечером. Она выражала нетерпение по поводу медлительности кучера, запрягавшего лошадей, отказалась от всего — выпила только чашку кофе, которую я ей принес. Наконец лошади были запряжены, она села в фургон и уехала, ни разу не оглянувшись назад, даже не поблагодарив за ночлег. Так она ушла из жизни Эштона.

Я сказал правду — Эштон действительно уехал на охоту. Он и Диана выехали, как только встало солнце, но мне думается, что они не уехали далеко и стояли на каком-нибудь холме неподалеку, чтобы видеть отъезд нашей гостьи. Как только фургон пересек долину и взобрался по склону холма в прерию, они вернулись, довольные и веселые, как дети, и мы все сели завтракать.

— Это, так сказать, наш свадебный завтрак, — сказал Эштон, когда все уселись.

— Вот как? — Вы сегодня едете в форт венчаться? — спросил Ягода. — Вы не успеете, если выедете так поздно.

— Нет, — ответил он неуверенно. — Нет. Мы с Дианой переговорили об этом и решили, что простой свадебный контракт, подписанный свидетелями, имеет такую же законную силу, как и брак в присутствии мирового судьи или венчание, совершенное священником. Мы хотим составить такой контракт сегодня утром. Как вы думаете?

— По-моему, все в порядке, — ответил Ягода.

— По-моему, тоже, — подтвердил я.

— Мои родители поженились без всякого обряда, — заметила Диана. — Во всяком случае все, что устраивает моего вождя, устраивает и меня.

Она взглянула на него через стол, и в глазах ее светились безграничная любовь и вера.

Нэтаки, сидевшая рядом со мной, тихонько сжала мое колено, такая у нее была манера спрашивать, что говорят. Я передал ей, но она ничего не сказала по этому поводу и оставалась за завтраком молчаливой. Старухе и миссис Ягоде эта идея понравилась.

— Ай, — воскликнула Женщина Кроу, — пусть он составит бумагу. Этого достаточно; то, что написано, не может быть ложью. Зачем нужно, чтобы Черные Платья произносили много слов? Люди женились и жили счастливо всю жизнь вместе еще до того, как мы услыхали об этих произносящих разные слова. Можно так жениться и сейчас.

Но после завтрака Нэтаки отозвала меня в сторону.

— Этот способ с записью надежен? Она наверное станет его женой? — спросила она, — женой по законам белых?

— Конечно, — ответил я, — это будет брак, который так же нельзя отрицать, как и наш. Столь же прочный, как если бы тысяча Черных Платьев, вместе взятых, произнесли нужные слова.

— Тогда хорошо. Я рада. Пусть пишут сейчас же. Я хочу видеть свою дочь замужем, счастливо живущей с этим хорошим человеком.

Тут же на обеденном столе, убрав посуду после завтрака, Эштон и я составили этот документ. Кроме даты и подписей, в нем стояло:

«Мы, нижеподписавшиеся, настоящим удостоверяем свое согласие жить вместе как муж и жена, пока смерть не разлучит нас».

Короткий документ, правда? Они подписали его. Подписали и мы с Ягодой, в качестве свидетелей, а женщины стояли рядом и с интересом наблюдали за ними. Затем Эштон обнял Диану и нежно поцеловал ее в нашем присутствии. На глазах девушки были слезы.

Вы видите, как искренне и открыто они вели себя в нашем присутствии. Они ничуть не стыдились своей любви. Нам было приятно видеть это. Мы чувствовали себя свидетелями чего-то священного, облагораживающего нас, что вызывало у нас хорошие мысли, заставляло нас желать вести лучшую жизнь.

Новобрачные вышли, снова сели на лошадей и провели весь день где-то в обширной прерии, которую Диана так любила. Вечером они возвратились; мы видели, как их лошади медленно шли рядом.

— Солнце милостиво, — сказала Нэтаки, — оно услышало мои молитвы и дало им полное счастье. Скажи мне, ты любишь меня так же сильно, как он любит мою красавицу дочь?

Неважно что я ответил. Кажется, ответ был удовлетворительным.

Брачный контракт мы отослали в Форт-Бентон, и секретарь графства зарегистрировал брак. Если только контракт не сгорел во время пожара, уничтожившего здание суда несколько лет спустя, то интересующиеся могут найти там копию документа. Подлинный контракт после приложения печати графства был, как полагается, возвращен обратно и вручен Диане.

Теперь мы стали готовиться к долго откладывавшейся охоте. Нэтаки послала за своей матерью, я за своими друзьями Хорьковым Хвостом и Говорит с Бизоном; всего набралось три палатки. Когда все прибыли, мы выступили прекрасным июльским утром в западном направлении к озерам Медисин-Лейкс. Проезжая мимо Медисин-Рока, Нэтаки серьезно, а Диана полушутливо возложили на камень маленькие жертвоприношения: первая положила ожерелье из бус, а вторая бант из своей прически. На протяжении десяти-двенадцати миль тропа сначала шла по волнистой прерии; тут мы видели антилоп и нескольких бизонов. Хорьковый Хвост отъехал в сторону и убил антилопу, жирную самку, избавив нас с Эштоном от необходимости добывать мясо в такой жаркий день. Ехать стало приятнее, когда мы снова спустились в долину реки Марайас, где тропа вилась среди прохладных тополевых рощ, переходя то на один, то на другой берег реки; мы переезжали вброд мелко покрытую рябью реку, и наши лошади пили, как будто никак не могли напиться. К концу дня мы приехали в Уиллоус-Раунд, широкую круглую речную долину, где старый Гнедой Конь перестал, как он сам говорил, странствовать и построил себе дом. В те времена этот дом, наш форт Конрад и форт Моза Соломона в устье реки были единственные поселения по всей длине Марайас. Сейчас все до единой долины по обеим ее сторонам, даже самые малые, засушливые и никуда не годные, обнесены чьей-нибудь проволочной оградой.