Моя жизнь среди индейцев - Страница 104

104

— Нет, сэр, — возразил Хили. — Вы не можете себе позволь вмешиваться в это дело. Индейцы вас уложат и перейдут сами на новое место. Пошли, Джефф.

Хили и Толбот ушли, и мы минут пятнадцать провели в жестоком напряжении. Вооружив рабочих, Ягода и я взяли оружие сами и стояли, ожидая, что придется идти туда на помощь, хотя и знали, что случись что-нибудь, мы явимся слишком поздно. И потом, что могли поделать несколько человек против большого лагеря разгневанных индейцев. В то время как я разговаривал с Ягодой, вдруг показались Хили и Толбот со своими индейцами, надежно закованными в ручные кандалы. Одного они приковали цепью к среднему столбу в лавке, другого к бревенчатой стене на кухне.

— Вот! — воскликнул Хили, — готово. Ну, и устал же я. Нет ли у вас чего-нибудь для голодного? Я просто помираю от голода.

Хили хорошо говорил на языке черноногих. Когда он и Толбот вошли в лагерь и спросили Бегущего Кролика, вождя бладов, их провели в его палатку. Хили быстро изложил свое дело. Старый вождь сказал, что пошлет за подозреваемыми, и Хили сможет поговорить с ними.

— Но, — добавил он, — я ни за что не отвечаю, если вы попытаетесь наложить на этих юношей руки и забрать их. Моя молодежь — народ буйный. Я не властен над ними.

Женщин, посланных позвать Черепаху и Всадника в палатку вождя, предупредили, чтобы они ничего не говорили, не объясняли, зачем их зовут. Черепаха и Всадник вошли и уселись, ничего не подозревая. За ними вошло еще несколько человек любопытных, узнать, по какому поводу вождя посетили белые. Хили быстро объяснил, в чем дело.

— Я ничего об этом убийстве не знаю, — заявил Черепаха, — и я с тобой не поеду. Не поеду. Я буду драться. У меня здесь много друзей — они мне помогут.

Едва он кончил говорить, как Хили, очень сильный век, схватил Черепаху и защелкнул на его руках кандалы. Толбот сделал то же со Всадником. Оба индейца в бешенство; сидевшие тут же индейцы стали кричать в страшном возбуждении: «Вы их не возьмете». «Мы их не пустим». «Снимите с них железки, не то вам не поздоровится».

— Слушайте! — Хили предостерегающе поднял руку. — Вы меня знаете. Я думаю, вы знаете, что я вас не боюсь. Я должен забрать этих двоих с собой. И я заберу их. Если кто попытается помешать мне, то умру не я один. Вы знаете, как я стреляю, так вот, кое-кто из вас умрет раньше меня.

Он не вынул револьвера. Он холодно и пристально смотрел им в глаза, а когда он бывал в гневе, взгляд его заставлял дрожать злоумышленников.

— Идем! — бросил он Черепахе.

И индеец как оглушенный машинально встал и последовал за ним. Толбот и второй индеец вышли вслед.

В эту ночь все мы почти не спали. Поздно вечером пришел молодой пикуни и сообщил, что блады собираются освободить своих друзей. Одни предлагают напасть на торговый пункт, другие говорят, что лучше подстеречь шерифов на дороге.

— Пойди и объяви бладам: я надеюсь, что они попытаются напасть, — сказал Хили. — У нас есть крупнокалиберные винчестеры, шестизарядные револьверы и вдоволь патронов. Мы здорово позабавимся. А первые две пули получат Черепаха и Всадник.

Арестованных благополучно доставили в Хелину. На суде Всадник выступил свидетелем обвинения. Черепаха убил Уолмсли выстрелом в спину, когда тот готовил ужин. Убийцу приговорили к пожизненному заключению; он умер через два года в Детройтской тюрьме. После этого случая не было ни одного убийства белых индейцами из племени черноногих.

Зима стояла довольно суровая. Индейцы убивали не так много бизонов, как могли бы, будь стада ближе к лагерю. Все же они выдубили немало шкур, и у них скопилось много сырых. Однажды вечером из Форт-Бентона прибыл отряд солдат под командой лейтенанта Крауза. Больно было видеть, как женщины и дети побежали прятаться в кустах, с широко раскрытыми от страха глазами. Они не забыли устроенное Бэкером побоище. Мужчины ничего не говорили, но схватили оружие и стали у своих палаток, готовые, если понадобится, сражаться, но вскоре увидели, что отряд остановился и готовится разбить лагерь. Значит, решили индейцы, войны не будет, и позвали своих жен и малышей. Но солдаты прибыли с поручением почти столь же страшным, как сражение. Они пришли, чтобы конвоировать пикуни назад в их резервацию, где уже не было ни бизонов, ни вообще какой-бы то ни было дичи, и чтобы драться с индейцами, если те откажутся идти. Индейцы собрали совет.

— Почему, — спрашивал Белый Теленок с посеревшим от сдерживаемого гнева лицом, — почему это делается? По какому праву? Мы на нашей собственной земле. Она всегда была нашей. Кто смеет говорить, что мы должны покинуть ее? Лейтенант Крауз объяснил, что он только орудие, неохотно выполняющее распоряжение начальства, которое в свою очередь получило приказ самого Великого отца перевести пикуни обратно на территорию их агентства. На них де поступила жалоба. Скотоводы утверждают, что пикуни убивают скот, и потребовали отправить индейцев домой. Великий отец удовлетворил просьбу скотоводов. Лейтенант казался мягким, добрым человеком; ему не нравилось поручение, с которым его прислали.

— Слушай! — начал Белый Теленок. — Много лет тому назад люди Великого отца приехали на пароходе в устье реки Джудит и там заключили договор с нашим племенем. Договор был сделан на бумаге, которую подписали эти люди и наши вожди. Я был тогда еще молод, но сообразителен и хорошо помню написанное в этой бумаге письмо белого человека. Там говорилось, что вся страна к северу от реки Масселшелл и по Миссури до самого устья реки Милк, вплоть до границы с Канадой, и на восток от Скалистых гор до линии, идущей на север от устья реки Милк, — вся эта страна, стояло в бумаге, — наша. С того времени белые не покупали и не просили у нас ни куска этой земли. Как же они могут теперь утверждать, что мы не имеем права здесь охотиться? Нас обвиняют в убийстве скота. Мы этого не делаем. Зачем нам убивать скот, когда у нас есть жирные бизоны, и олени, и вапити, и другая дичь? Мы не хотим возвращаться на территорию агентства. У того, кто в нем сидит, нет ничего для нас. В том районе нет дичи. Если мы уйдем туда, то будем умирать с голоду. Страшная вещь — страдать от того, что нечего есть. Пожалей наших маленьких детей, женщин и стариков. Отправляйся назад в свой форт и оставь нас в покое.

104