Вот так дело тянулось недели две, и раз вечером я опять спросил ее — в двадцать первый раз, — а это число у меня счастливое, и я твердо знал, что оно меня вывезет. Так и вышло.
— Да, сэр, мистер Джим как там вас, — говорит она сразу, — я выйду за вас на определенных условиях. Вы должны остричь волосы.
— Есть.
— И выбросить ваши шестизарядные и длинный нож.
— Есть.
— И бросить играть в карты.
— Есть.
— И помогать мне держать этот пансион.
Да, я согласился на все, и она обещала, что мы поженимся в ближайшее воскресенье. Я потребовал поцелуй, она хлопнула меня по щеке и убежала на кухню.
— Ничего, — говорю я себе, усаживаясь на ступень я подожду, пока она выйдет, и поймаю ее.
И вот, сэр, сижу я, спокойный и счастливый, и подходит ко мне невзрачный одноногий калека я спрашивает:
— Здесь живет миссис Уэстбридж?
— Здесь, — говорю я, — а что вам от нее нужно?
— Да так, ничего, — говорит он, — она моя жена.
Я признаюсь, что, может быть, хлопнул бы его, хоть он был калека, если бы она как раз в этот момент не вышла. Когда она его увидела, то всплеснула руками и закричала:
— Боже мой! Откуда ты? Я думала, ты умер. Мне сказали, что ты умер. Ты уверен, что это ты?
— Да, Сарочка, — говорит он, — это точно я. Вернее, то что от меня осталось. В донесении говорилось «убит или пропал без вести», но я уцелел. Я за тобой охочусь уже давно. Это долго рассказывать…
Я не стал слушать дальше. Пошел к себе в комнату и сел. Немного спустя она приходит,
— Видите, как получается, — говорит она. — Я должна о нем заботиться. Вы хороший человек, Джим. Я восхищаюсь вашей смелой настойчивостью: все спрашивали меня и спрашивали и не хотели принимать отказа. Но теперь так получилось, что если вы меня любите, то прошу вас, уходите.
Я тут же уложил мешок и выступил в поход. Нет, с женщинами мне всегда не везло. После этого происшествия мне ни разу не представился случай атаковать другую женщину».
Джим очень интересовался Нэтаки и мной.
— Господи, — говорил он, — послушайте только, как она смеется. Вот уж кто счастлив! Хотел бы я, чтобы у мен была такая славная жена.
Джим много времени проводил в лавке и часто обходил лагерь в поисках прекрасной девы, которую мог бы покорить. Он был очень смешон, когда улыбался им, отвешивая поклоны, и говорил что-то по-английски, чего никто из них не понимал. Девушки смущенно отворачивались. Мужчины смотрели на все это с мрачным выражением или смеялись и отпускали шутки. Они прозвали его Тот Кто Не Может Жениться — на языке черноногих это очень обидное прозвище.
Главное препятствие заключалось в том, что он носил огромные усы и бакенбарды. Черноногие относятся с отвращением к волосам, за исключением волос на голове. Один мой старый знакомый никогда не застегивал рубашку, ни зимой, ни летом. Грудь у него была покрыта шерстью, как волчья спина. Я видел, как черноногие просто содрогались, глядя на него.
Для Джима наступил счастливый день. Ягода, приехав из Форт-Бентона, привез ему письмо с важными известиями. Женщина в Миссури, которую он знал с детства, согласилась выйти за него замуж. Он немедленно через Коринн выехал в Штаты. Несколько месяцев спустя мы получили от него письмо. «Дорогие друзья, — писал он, — она умерла, накануне моего приезда. Я очень огорчен. Тут есть еще одна, но у нее четверо детей, и она за мной гоняется. Завтра я отправляюсь Санта-Фе. Ведь вот, как мне не везет, а?» С той же почтой пришло письмо от Эштона. Он писал из Генуи, из Италии, что предполагает приехать к нам весной, писал также, что получает хорошие письма об успехах опекаемой им девушки. Немного позже пришло письмо Нэтаки от самой девочки, очень трогательное, написанное печатными буквами. Вот его содержание, включая приписки, данные монахинями: «Я умею читать, я умею писать. Сестры ко мне добры. У меня красивые платья. Когда я сплю, то вижу во сне палатки и наших и слышу запах как-сим-и . Я тебя люблю. Диана Эштон».
Боже мой! Как Нэтаки гордилась этим письмом. Она носила его всюду, показывала друзьям и заставляла меня переводить его много раз. Она сшила девочке несколько пар красивых мокасин и, когда мы весной вернулись в Форт-Бентон, заставила меня отправить их пароходом вместе с большим количеством пеммикана, сушеного мяса и языков и уложить в посылку еще большой пук полыни. Я возражал против отправки пеммикана и мяса, доказывая, что у девочки еды вдоволь и притом самой лучшей.
— Ну да, — сказала она презрительно, — еда белых, какая это еда. Я знаю, что ей хочется настоящей еды.
B эту зиму торговля наша шла хорошо, но потом настало беспокойное время. Часть пикуни, блады и черноногие порвали мирные отношения с белыми. Пытаться торговать вне Форт-Бентона стало небезопасно. Две следующие зимы мы провели в Форте. Весной 1870 года мы начали опять планировать организацию торгового сезона в каком-нибудь более менее отдаленном пункте.
Закон, воспрещающий продажу спиртных напитков индейцам и даже провоз спиртного через их страну, фактически был мертвой формой с самого момента принятия закона конгрессом. Однако осенью 1869 года здесь появился новый шериф из Соединенных Штатов; он арестовал нескольких торговцев, у которых нашел спиртные напитки, конфисковал и обозы и причинял им всякие неприятности. Пока этот шериф оставался на своем посту, похоже было на то, что торговля наша обречена на гибель, и Ягода придумал мудрый план: перейти канадскую границу и устроить там торговый пункт. Правда, перевозка запрещенных товаров из Форт-Бентона на север через границу была связана с трудностями, но приходилось идти на риск.