— Конечно, я пойду с тобой, — ответил Высокий Вапити.
Тогда арикара встал, надел на плечи лук, колчан, мешочек с пищей и поднял с земли свой щит. Бессердечная сидела тихо на противоположной стороне палатки и смотрела прямо на огонь. Высокий Вапити повернулся к ней:
— А ты? — спросил он, — ты тоже готова?
Она не ответила и накрыла лицо плащом.
— Я ухожу один, — сказал арикара, — пора выходить.
Они вышли, прошли по деревне сквозь тын и, перейдя долину, вошли в лес и там остановились.
— Ты прошел со мной достаточно, — начал арикара, — отсюда я пойду дальше один. Ты был добр ко мне. Я этого не забуду. Когда я приду домой, я буду много говорить о необходимости мира между нашими племенами. Я надеюсь, что мы скоро снова встретимся как друзья.
— Постой, — сказал Высокий Вапити, когда тот повернулся, чтобы уйти, — я хочу задать тебе один вопрос. Почем ты не берешь с собой Бессердечную?
— Я бы взял ее, если бы она согласилась, — ответил арикара, — но эта девушка не для меня. Я скажу тебе правду: она была для меня матерью — не больше и не меньше. — А ты, — продолжал он, — ты когда-нибудь просил ее стать твоей женой? Нет? Тогда иди, иди сейчас же и спроси ее.
— Бесполезно, — сказал Высокий Вапити грустно, — Многие уже просили ее, и она им всем отказывала.
— Когда я лежал больной в ее палатке, я видел многое, — продолжал арикара, — я видел, как она смотрела на тебя, когда ты беседовал со мной; глаза ее в это время были прекрасны. И я видел, как она беспокоилась, выходила и входила, входила и выходила, когда ты запаздывал. Когда женщина так себя ведет, это значит, что она тебя любит. Пойди и спроси ее.
Они расстались, и Высокий Вапити вернулся в деревню. «Не может быть, — думал он, — чтобы этот юноша был прав. Нет, не может быть. Разве я не ходил вокруг нее столько зим и лет? И ни разу она на меня не взглянула, ни разу мне не улыбнулась». Думая об этом, он все шел и шел и очутился у входа в палатку. Изнутри слабо доносился чей-то плач. Он не был уверен, что слышит плач, звуки были слишком тихие. Он подошел, бесшумно и осторожно отодвинул прикрывающую вход шкуру. Бессердечная сидела там, где он ее видел в последний раз, перед угасающим огнем, накрыв голову плащом, и плакала. Он прокрался через вход и сел рядом с ней, совсем рядом, но не посмел прикоснуться к ней.
— Доброе Сердце, — сказал он, — Большое Сердце, не плачь.
Но услышав его слова, она стала плакать еще сильнее, а он очень смутился и не знал, что делать. Подождав минутку, он придвинулся ближе и обнял ее одной рукой. Она не отодвинулась; тогда он откинул плащ с ее лица.
— Скажи мне, — попросил он, — почему ты плачешь.
— Потому что я так одинока.
— А! Значит, ты его действительно любишь. Может быть еще не поздно. Я смогу, пожалуй, догнать его. Пойти и позвать его вернуться к тебе?
— Что ты хочешь сказать? — воскликнула Бессердечная, глядя на него с удивлением. — О ком ты говоришь?
— О том, кто сейчас ушел, об арикара, — ответил Высокий Вапити.
Но он пододвинулся еще ближе, рука его обхватила ее еще крепче, и она прижалась к нему.
— Видел ли кто когда-нибудь такого слепца? — сказала она. — Я открою тебе, что у меня на душе. Я не постыжусь, не побоюсь сказать это. Я плакала, потому что думала, что ты не вернешься. Все эти зимы и лета я ждала, надеялась, что ты меня полюбишь, а ты все молчал.
— Как же я мог заговорить? — спросил он. — Ты на меня и не глядела, не подавала никакого знака.
— Это ты должен был заговорить, — ответила она, — да и сейчас ничего не сказал.
— Ну, так я теперь скажу. Ты согласна, чтобы я стал твоим мужем? Она обвила его руками и поцеловала его. Это был ясный ответ.
Утром, как всякий женатый человек, Высокий Вапити вышел из палатки и, стоя у входа, стал громко приглашать на пир своего отца и друзей. Все они пришли, и все были рады, что у него такая хорошая жена. Отпускали шутки о молодоженах, заставляя молодую женщину закрывать лицо плащом. Но она была так счастлива, что скоро отбрасывала его и смеялась вместе с остальными.
Через несколько дней от арикара пришла группа людей, среди которых был и раненый юноша, с предложением мира, Тогда стала известна история о том, как Бессердечная взяла к себе молодого арикара и вернула ему жизнь. Услышав это, женщины стали молить богов быть добрыми к ней и даровать ей и ее мужу долголетие. Затем был объявлен мир между обоими племенами, и его весело отпраздновали.
Вот, сын мой, я кончила».
— Так, о чем была речь? — спросил Эштон, очнувшись и протягивая руку за трубкой и табаком.
— А, — ответил я, — это история о девушке и мужчине. И я начал переводить ему эту историю.
Когда я кончил, он несколько минут сидел молча, обдумывая что-то, и потом заметил:
— То, что вы рассказали, показывает мне этот народ с новой и неожиданной точки зрения. Я не думал, что любовь и самопожертвование, о которых рассказывается в этой истории, вообще свойственны этим людям. Право, очень приятно услышать, что иногда встречаются женщины, верные и постоянные в любви.
Он сказал это с горечью. Я мог бы ему кое-что сказать, но ограничился тем, что ответил:
— Смотрите, что делается кругом, друг мой! Вы увидите многое у этого народа, заслуживающее похвалы.
Дня через два наш лагерь перешел на реку Марайас, в долину против устья Блэк-Кули. Вдоль реки везде в изобилии росли ягоды ирги (канадской рябины), и женщины собирали их очень много для сушки на зиму. Эштон еще ни разу не стрелял из своего нового ружья, и однажды днем я уговорил его отправиться на охоту. Мне с трудом удалось вытащить его из дому. По-видимому, его ничто не интересовало, и большую часть времени он проводил на своем ложе и все курил, курил, рассеянно набивал трубку и опять курил. Женщины были правы. Никогда не Смеется жестоко горевал о чем-то. Я хотел бы найти какой-нибудь способ заставить его забыть об этом неизвестном мне горе.