Моя жизнь среди индейцев - Страница 50

В этот вечер я присутствовал на многих ужинах; едва заканчивалось посещение одной палатки, как меня приглашали в другую. Было уже поздно, когда я наконец вернулся домой и лег отдыхать; песни и смех большого лагеря, вой волков и койотов убаюкивали меня. Думая о далекой деревне в Новой Англии, погребенной в глубоком снегу, и об ее унылой скуке, я пробормотал: «Трижды благословен я милостивыми богами».

Нэтаки толкнула меня локтем.

— Ты разговариваешь во сне, — сказала она.

— Я не спал, я думал вслух.

— О чем же ты думал?

— Боги милостивы ко мне, — ответил я, — они добры ко мне и дали мне много счастья.

— Да, — согласилась она, — они добры. Нам нечего просить у них, они дали нам все. Завтра мы принесем им жертву.

Я заснул под ее молитву, решив, что Восток меня никогда больше не увидит, разве что иногда как гостя, быть может!

На следующий день вожди и старейшины держали совет и решили, что мы должны перекочевать к подножию гор Бэр-По. Мы отправились туда по бурой, усеянной бизонами прерии и разбили лагерь на речке, вытекавшей из заросшей соснами лощины. Здесь мы оставались несколько дней.

Тут было много вапити, оленей, горных баранов, и на утренней охоте Скунс и я убили четырех жирных самок, выбрав их, а не баранов, так как период спаривания уже почти закончился. Стада этих, ныне ставших редкими животных были так многочисленны, что мы, несомненно, могли бы убить двадцать баранов и больше, если бы только захотели. Но мы взяли не больше того, что могли унести наши лошади.

Вернувшись в лагерь, я застал Нэтаки занятой очисткой от мездры шкуры самки бизона, которую я убил. Она привязала шкуру к раме из четырех жердей для остова палатки и заморозила ее; в таком состоянии шкура легче очищает. ся применяемым для этого коротким скребком из рога вапити со стальным режущим краем. Но и в таких условиях работа эта чрезвычайно тяжела и крайне утомительна. Я сказал, что мне хотелось бы, чтобы она перестала заниматься такой работой. Что-то в этом роде я уже говорил по такому же случаю и на этот раз тон мой был, может быть, немного резок. Она отвернулась от меня, но я успел заметить, что по щекам ее покатились слезы.

— Что я сделал? — спросил я. — Я совсем не хотел доводить тебя до слез.

— Что же, я ничего не должна делать, — спросила она в свою очередь, — только сидеть в палатке, сложа руки? Ты охотишься и добываешь мясо, ты покупаешь у торговцев разную пищу, которую мы едим. Ты покупаешь мне одежду и все остальное, что я ношу, чем пользуюсь. Я тоже хочу что-нибудь делать, чтобы мы могли жить.

— Но ты же много делаешь. Ты готовишь, моешь посуду, ты даже таскаешь дрова. Ты шьешь мне мокасины и теплые перчатки, стираешь мою одежду. Когда мы переходим на новые места, ты разбираешь и ставишь палатку, навьючиваешь и развьючиваешь лошадей.

— И все-таки большую часть времени я ничего не делаю, — сказала она прерывающимся голосом, — и женщины отпускают шутки и смеются надо мной, говорят, что я гордая и ленивая, ленивая! Слишком гордая и слишком ленивая, чтобы работать!

Я поцеловал ее, осушил ее слезы и сказал, чтобы она дубила столько шкур, сколько ей захочется, но только не работала слишком много и подолгу за раз. Немедленно она расцвела улыбками и, приплясывая, выскочила из палатки: вскоре я услышал однообразное чик-чик-чик — звук скребка на мерзлой шкуре.

Однажды ночью вокруг луны появилось слабосветящееся кольцо, а наутро более яркое кольцо окружало солнце по обе стороны от которого были видны большие ложные солнца. Кольца эти предвещали наступление в недалеком будущем сильной бури; радужные ложные солнца были надежным предупреждением, что какой-то враг, может быть большой военный отряд, приближается к нашему лагерю. Такое сочетание событий было неблагоприятно, и для обсуждения его был созван совет. Племя не боялось встречи с любым врагом, который захочет вступить с нами в бой, но ночью в сильную бурю отряд мог бы, несомненно, приблизиться невидимо и неслышно и украсть много лошадей; снег, гонимый метелью, начисто закроет следы отряда, и его нельзя будет преследовать и настигнуть. Решено было немедленно сняться и перейти в устье Крик-ин-зе-миддл, на Миссури. Если выпадет много снегу и установятся сильные холода, то будет легче укрываться в глубокой долине реки. Лошадей можно тогда кормить сочной корой тополей, и они сохранят отличное состояние. Из-за переноса лагеря враг, в приближении которого совет был уверен, вероятно, не сможет обнаружить наши следы, особенно если обещанная приметами буря наступит скоро. К десяти часам последняя палатка была снята и уложена, и мы потянулись на юго-восток к намеченной цели. В полдень пошел снег. Вечером мы стали лагерем в Крик-ин-зе-миддл (Речка Посередине), названной так потому, что истоки ее находятся на полпути от гор Бэр-По к горам Литтл-Роки. Первые путешественники называли ее Кау-Крик (Коровья речка).

На следующее утро продолжал падать легкий снежок и сильно похолодало. Тем не менее мы снова снялись и двинулись дальше; еще засветло мы пришли к реке. Здесь мы намеревались оставаться довольно долго; охотники разъехались, кто ближе, кто дальше, по обеим сторонам долины и в прерии, расставляя западни для волков. В то время стрихнин еще не вошел во всеобщее употребление. Западни делались просто из нескольких шестов длиной в шесть-восемь футов, поставленных под углом примерно в сорок пять градусов и поддерживаемых двумя подпорками. На шесты накладывали несколько центнеров больших камней. Когда волк хватал приманку в глубине западни, тяжелая крыша обрушивалась и придавливала его. Ягода и Гнедой Конь всячески поощряли ловлю волков, так как в Штатах появился большой спрос на волчьи шкуры. Там из них делали полости для саней. Шкуры первого сорта продавались в Форт-Бентоне по четыре-пять долларов за штуку. Буря не очень разыгралась, и через несколько дней снова дул теплый чинук. Не появился также и ожидавшийся военный отряд. Дела моих друзей торговцев шли так хорошо, что им приходилось каждые две-три недели ездить снова за товарами или, когда можно было, присоединяться к партиям индейцев, отправлявшихся посетить Форт-Бентон.